Последняя любовь поэта - Страница 37

Пастух не ошибся. Поутру Феокрит щедро заплатил за ночлег, молоко и сыр, купил еще на дорогу каравай хлеба. Старик долго кланялся тароватым путникам, а про себя думал: «Хорошо на свете богатым, куда как хорошо. Вот и этот жёнушку себе выискал такую, что годится ему в младшие дочки».

XIV

Спустившись с гребня, на котором они ночевали, Феокрит и Миртилла попали в густые заросли кустарников, среди которых высились серебристые тополя, ветлы и чёрные ольхи. Земля поросла осокой, больно резавшей ноги. Обувь пришлось снять — ступни то и дело погружались в жидкую грязь. Чем ближе к воде, тем труднее становилось идти. Приходилось продираться через высокие кусты, оплетенные княжником и вьюнком. Когда путники наконец вышли на берег Скамандра, он оказался совсем не ручейком, каким его видели сверху, а не очень узкой быстрой речкой. Мутная желтая вода бежала между глинистыми берегами, заросшими ивняком. Феокрит сразу понял, что вброд речки не перейти. Миртилла заупрямилась. Подобрала хитон, попробовала пойти в воду, но, сделав несколько шагов, испуганно вскрикнула. Дно оказалось топким, и Миртилла выше колен провалилась в жидкую грязь. Феокрит кое-как помог ей выбраться. Попенял за неосторожность. Нельзя шутить со Скамандром — разгневается. Когда-то он, соединившись с Симоисом, едва не погубил самого Ахилла. Спасли героя Афина, Гефест и Гера.

— А меня Афродита и ты! — Сердце у Миртиллы еще колотилось от испуга, по она пробовала шутить. Посмотрела на выпачканный илом, изорванный хитон, на грязные, покрасневшие от холода ноги. С сердцем выругалась про себя — вслух она никогда не ругалась при Феокрите. Здесь нельзя было вымыться — топь, как видно, всюду начиналась от самого берега. Пришлось снова продираться через кустарники. Наконец нашли подходящее место для переправы. Глинистый берег сменился каменистой осыпью. На другой стороне тоже были камин. Миртилла принялась застирывать свой хитон. Солнце пекло спину, а от студеной воды горной речки по телу бегали мурашки. Феокрит, наломав сучьев, сооружал плотик для вещей. Предстояло плыть, толкая его перед собой.

Миртилла успокоилась. Все, что затевает Феокрит, удается хорошо, а бороться со Скамандром все же куда занятнее, чем слушать лампсакские сплетни. Плавала Миртилла неважно. Только недавно научилась, живя в Лампсаке,— в Афинах некогда было добраться до неблизкого моря. Знала всё же, что Феокриту не придётся её спасать — для речки шагов в восемьдесят-сто шириной сил хватит. Поэт был отличным пловцом — справился бы и с Геллеспонтом, не то что со Скамандром, слава которого, как известно, много больше его самого.

Всю одежду сложили в мешок, оставили его пока на берегу. Феокрит ободряюще взглянул на подругу, по обыкновению улыбнулся. Потом подхватил её на руки, внёс в воду. Дно оказалось твердым; мелкие камешки кололи подошвы. Путники поплыли. Миртилла не волновалась, хотя неопытные руки и ноги плохо справлялись с холодным быстрым потоком. Течение сильно ее сносило. Берег как будто не приближался, но Миртиллу это не пугало. Рядом с ней, не спуская -глаз с подруги, плыл Феокрит.

Выбраться на берег снова оказалось не так-то легко. Скамандр снес пловцов дальше, чем рассчитывал Феокрит, и им пришлось брести по колено в грязи. Когда наконец, ухватившись за ветви ив, вскарабкались на глинистый откос, обоим стало смешно. Голые, мокрые, грязные — не то потерпевшие кораблекрушение, не то дикие эфиопы.

— Представь себе, Миртилла, что нас увидел бы сейчас Неофрон...

— Или моя Эвноя.

— Или твои злопыхательные соседки ...

— Или старенький философ. Помнишь, Феокрит,— он такое умное говорил, что сам, наверное, не понимал.

— Ну, понимать-то, положим, понимал, но сейчас Филоксен ещё бы кое-что понял.

Миртилла, вытиравшая ноги пучком травы, пытливо взглянула на поэта.

— Что же?

— А то, что моя Миртилла не трусиха и что я ее люблю...

Они обнялись, не заботясь о том, что снова пачкают друг друга черным илом Скамандра. Потом Феокрит поплыл обратно и вскоре вернулся, толкая плотик с вещами. Путники оделись и начали восхождение, на священную гору. Им посчастливилось найти пастушью дорожку, утоптанную копытцами овец и коз. Идти, по ней было много легче, чем по звериным тропам накануне. Миртилла уже успела втянуться в горную ходьбу. Упруго ступавшие ноги больше не болели, дышала свободно, и пот не ел глаза, как в первый день путешествия. Дорожка шла по вековому лесу. Розовокорые стволы сосен, разогретые солнцем, бодряще пахли смолой. Воздух был ясен и чист, но равнинной горожанке его опять не хватало. Приходилось часто останавливаться и отдыхать. Всё же Миртилла жалела только об одном — скоро конец чудесному странствию. Пока жила в Афинах и в Лампсаке, казалось, что иначе и нельзя жить, а теперь со страхом думала о пыльных улицах, о городской тяжёлой жаре и, главное, о людях. Вот так бы всю жизнь вдвоём среди гор. Или нет, не вдвоём… Кажется, в первый раз в жизни недавняя гетера подумала о том, как бы хорошо стать матерью.

Поэт думал почти о том же. С каждым днём и с каждым часом ему, становилось все яснее и яснее, что с Миртиллой он не расстанется. Эти три дня в горах сблизили больше, чем всё, что было раньше. Неофрон ошибся, думая что Феокрит пишет стили о Миртилле или для Миртиллы. Ни о ней, ни для неё ещё не было написано ни одной строчки, но поэт чувствовал, чти паломничество на Иду без следа не останется. В кого превратится его загорелая подруга, когда придет время взяться за стилос, он пока не знал. Быть может, она станет возлюбленной пастуха Дафниса, Еленой Спартанской, нимфой Эноной или одной из богинь, спустившейся с Олимпа. Мысли не успели еще переплавиться в гекзаметры, но они были все о ней и вокруг нее — легкие, как походка Миртиллы, радостные, как ее смех, уверенно-звонкие, как ее голос. Юная полунагая женщина с исцарапанными терновником, изрезанными осокой ногами и руками заполнила весь мир. В нем: не осталось места ни для царицы Береники с ее пропавшими волосами, ни для победоносного Птолемея Эвергета, ни для самого отца богов, тучегонителя Зевса. Солнце светило для Миртиллы, дрозды пели для нее, и для нее же на опушке горного бора среди кустов орешника созрела: душистая крупная земляника.