Последняя любовь поэта - Страница 26

За здоровье возлюбленных пьют неразведенное вино, Миртилла сходила в кладовую, налила полный кубок крепкого кипрского и выпила залпом. Стало весело и тепло. Щеки горели, комнату заволакивал радостный туман. Удастся... удастся... должно удаться.

Эвноя вернулась в сумерках. Госпожа спала в кресле. В комнате пахло вином. У служанки екнуло сердце. Не отравилась ли она?.. Схватила свесившуюся руку Миртиллы. Та медленно открыла глаза. Вскочила.

— Принесла?

— Вот, госпожа… — Эвноя вынула из-за пазухи белый лоскуток.

— Настоящий? Не надули?

— При мне отрезали от хитона.

— Все, значит, в порядке. Спасибо, милая! — Миртилла обняла служанку и крепко поцеловала её в губы. — Теперь прибери комнату, вымойся и надень хитон, который я тебе подарила.

Эвноя понимающе кивнула головой и принялась а работу.

Этой ночью мир снова был во власти волшебницы Селены. Богиня луны превратила деревья в шатры, отливавшие серебром, в чёрные колонны недостроенных храмов, в гигантских лягушек, поднявших голову к небу.

Миртилла и ее служанка стояли рядом под раскидистыми ветвями платана, словно в ярко освещенной пещере. Потрескивая, горели сухие кипарисовые поленья.

На скамейке лежали мешочки со снадобьями, нужными для чародейства, стоял фиал для возлияний, и здесь же была клетка с вертишейкой. Миртилла знала, что по-настоящему надо привязать вертишейку к медному диску и. вертеть его, но диска не нашлось, да и жаль было мучить еле живую птицу. Никогда еще в жизни Миртилла не пробовала колдовать. У гадалок бывала, но к чародейкам не ходила. Как они это делают, толком не знала, но в свитке волшебство Симайты было описано подробно. Симайта хотела вернуть утраченную любовь, а ей нужно, чтобы её любили.

Всё было готово, но Миртилла молча стояла у костра. Было страшно и ей и Энное, давно понявшей, что собирается делать госпожа. Говорят, где колдуют, туда демоны слетаются, как осы на мед. Заухай сейчас филин, обе женщины побежали бы прочь. Но было тихо. Только потрескивали дрова да вертишейка изредка шевелилась в своей клетке.

Миртилла набрала полную горсть ячменя и бросила ее в костер. Пламя вспыхнуло ярче. Запахло паленым хлебом. Прерывающимся голосом прошептала все тот же стих:

«Вновь привлеки, вертишейка, под кров мой милого друга!»

Потом сожгла пригоршню лавровых листьев. Страх проходил, Голос молодой колдуньи стал увереннее и громче.

Очередь была за восковой куклой. Миртилла знала, что любовь гнездится в печени. Нежно поцеловала живот своего уродца. Повторяя заклинания, бросила куклу в огонь. Вслед за ней сожгла немного отрубей. Теперь нужно было совершить три возлиянии. Служанка подала полный фиал вина. Чтобы привязать к себе Феокрита, чародейка заранее обвязала чашу красной шерстью. Подражать Симайте и молить о любви мрачную Гекату, богиню подземного мира, Миртилла не хотела. Первый раз вылила вино, обращаясь к той, на чью помощь больше всего надеялась,— к Афродите-пандемос, покровительнице гетер. Второе возлияние было в честь Аполлона, бога поэтов. Третье Миртилла посвятила Эроту, который может зажечь ничем не угасимое любовное пламя. Надеялась, что он поразит Феокрита стрелой прямо в печень.

Вино почти потушило небольшой костер. Только два--три полена продолжали гореть, но еще оставалось самое главное. Миртилла взяла трудно добытый лоскуток хитона, разорвала на узкие полоски и, нагнувшись, сунула их в огонь.

— Ну, Эвноя, кончено... туши!

Пока Эвноя собирала принадлежности колдовства, Миртилла вышла на залитую лунным светом полянку своего сада. Чувствовала, что выздоравливает. В душу лилась тихая радость. Помогут боги, помогут... Взглянула на луну. Диск уже был на ущербе, но сиял ярко и, как всегда, спокойно. Улыбнулась. Прошептала последние стихи свитка:

«Светлой Селене привет! И привет вам, светлые звезды,

Вслед за небес колесницей плывете вы, спутники ночи!»

И госпожа, и служанка крепко проспали остаток этой памятной ночи. Миртилла проснулась бодрая, как и раньше. Только голова еще кружилась от слабости и исхудавшее лицо не успело порозоветь. Но ее ждало огорчение. Колдовская птица не дожила до утра. В клетке лежал окоченевший серенький трупик. Эвноя хотела отдать его кошке, но Миртилла не позволила. Сама вырыла под платаном ямку и похоронила вертишейку, осыпав ее последними цветами жасмина.

Под вечер раб Феокрита принес Миртилле табличку. Поэт писал, что на следующий день будет ждать ее у статуи Приапа возле театра. Придет, как только начнет закатываться солнце. Долго Миртилла не давала спать Эвное. Обняв её, сидела на постели служанки взволнованная, радостная.

Она не знала, что Феокрит давно решил назначить ей свидание. Хотел встретиться на другой же день после пира трех. Но пришлось подождать, потому что Неофрон сразу же обиделся на гостя за долгую отлучку.

Феокрит не знал и никогда не узнал о том, как его привораживала Миртилла, подражая покинутой Симайте. Не узнал и о том, как она добыла его песни.

Многого не знают люди друг о друге. Может быть, и лучше, что не знают всего...

Х

Неофрон был доволен и недоволен. Феокрит уезжать не собирался. При первой встрече сказал, что погостит и Лампсаке дней десять, но прошел целый месяц, а об отъезде и речи не было. Эпикурейцу все чаще и чаще мерещились свитки будущей биографии поэта. В какой-нибудь ее книге расскажут и о том, что Феокрит провел счастливые месяцы в Лампсаке, пользуясь гостеприимством своего друга Неофрона. Порой, однако, его одолевали сомнения. Биографию-то, конечно, составят, но когда?.. Снова и снова вспоминал о том, что комментаторы и грамматики пишут только о древних поэтах. Эпикуреец был бы рад и посмертно прослыть другом Феокрита, но, если за его биографию примутся лет через двести-триста, много ли там будет правды?.. Могут и о путешествии в Лампсак позабыть и о нем, Неофроне, не написать ни строчки. Жаль, что не в обычае у поэтов самим описывать свою жизнь.